Выдыхать тяжелей вдвойне, чем дышать огнём,
Если о нём.
Он любое лето сделает серым дождливым днём,
Любое сердце – с дырявым дном.
Это как родиться деревом, стать – обгоревшим, шершавым пнём
На тропинке у автострады.
Для него это жизнь. Его крест. Его карма. Его печать.
И к чему печаль? Я ведь даже могу молчать,
Если он не захочет меня встречать,
Если я в его трубке с меткой «не отвечать»,
Если он не придёт коснуться моей ограды,
Если это – мои единственные награды…
Моим сердцем уже ни помнить, ни забывать.
Я привыкла его отчаянно убивать,
Вынимать его, выскабливать, вырывать
Изнутри густой кровищею на кровать.
Накрывать его старым ситцевым одеялом
И баюкать в холодной, воющей тишине,
Как сирот баюкают на войне,
Как сироп стекает душа во мне
И ещё не знает, что потеряла
Нечто из другого материала.
Я теперь – недоступный твой абонент.
Номер, в котором цифр любимых нет.
Голос, который треплет твой каждый нерв,
Каждый биохимический элемент,
Словно идущий из недр оголенный провод.
Мы не увидимся. Дальше пойдут гудки,
Титры, сигналы бедствия, маяки…
Мы от любви ответственно далеки,
А на твои звонки отвечает робот…
Видимо, он тоже находит повод.

Когда у меня заканчивается лимит,
Терпение и бесчисленные табу,
И снится, как будто он на крыльце дымит
И дует ноктюрн Шопена в свою трубу,
На кедах шнурки завязывает, как швы,
Мешает свой кофе пластиковым ножом…
Мне хочется позвонить ему, но, увы,
У горла слова сворачивает ежом.
Когда я под вечер, чинно домой бредя,
Твержу себе: “Опохмел. Никаких стихов”.
Тут кто-нибудь, обязательно, проходя,
Бросает на ветер запах его духов…
Вот тут-то и остаётся один уикенд,
Шесть будней и всё в игру “напишу – сотру”.
А он у меня в зрачках добивает Кент
И вечно стоит взъерошенный на ветру…

Они в июне, где-нибудь за границей,
Флиртуют, фотографируют и смеются.
Меня сегодня выпишут из больницы.
Врачи читают, морщатся и сдаются:
“У этой, – говорят вот, – анорексия,
А ту с бинтом на кисти бросают парни…
А ты здорова, милочка. Некрасиво.
Таких как ты бы делать бойцами армий.
Ты пишешь так, что точный диагноз – опыт.
И хватит врать, что плачешь ночами дома.
Навряд ли кто-нибудь на тебя накопит,
Когда и ты назначишь часы приёма”.
Одни врачи не пишут рецептов даже,
Другие – лгут, по сути, одно и то же,
Что нет ещё лекарства того в продаже,
Которое страдания подытожит.
Все те, кто приходил за моим советом,
Не каются, не маются и не бредят,
А я к слепящим окнам бегу с рассветом,
Когда мне снится, будто бы он приедет…
И если я, покоя себя лишая,
Листаю их бесчисленные альбомы,
Меня никто, конечно, не утешает,
Неделями не выходящую из дома.
Душевное – порвут и не зашивают.
Телесное – беспечно бросают в холод.
А эти дуры всё ещё выживают
И думают, что я неплохой психолог.

Мама, научи выживать среди этих больных людей,
Одержимых мобильными, модой и соцсетями.
Сгоряча ни в кого не бросая слова горстями,
Становиться прекрасней, значимей и святей.
Мама, научи удалять ненужные номера,
Пропуская сигналы прошлого автоматом,
Чтобы я – так уже совсем не ругаюсь матом
В монологах кухонных до утра.
Научи попрощавшись не добавлять штрихи,
Не тереть в полшестого еле живые веки
И не думать о том бесчувственном человеке,
О котором я продолжаю писать стихи.
Научи меня хоть чему-нибудь, что могло б
Сделать нас с ним навек диэлектриками друг к другу.
Ты одна ведь всегда поймёшь и протянешь руку,
Там, где все остальные метко стреляют в лоб.
Да, я знаю, что было много обид и бед,
Где разбитое сердце или тоска немая…
Мама, мысленно, я всегда тебя обнимаю,
Как на фото, где тебе тридцать неполных лет…